Маша Рольникайте (1927 – 2016)
Еврейская, русскоязычная и литовская писательница, публицист, мемуарист, общественный деятель, которую часто называют литовской или советской Анной Франк. На русский манер писательницу именовали Марией Григорьевной, но Маша – это и есть ее полное имя. Отца Маши звали Гирш Рольник, отсюда – Григорьевна. А к фамилии было добавлено окончание, обязательное для незамужних барышень в Литве.
Родилась в Клайпеде в еврейской семье, где говорили на идише, жила в небольшом литовском городке Плунге. В 14 лет вместе с семьей оказалась в вильнюсском гетто, после – два концлагеря Штразденгоф и Штуттгоф, потеря матери и брата с сестрой. То, что начиналось как невинное девическое увлечение – привычка вести дневник, – превратилось в важный документ, где зафиксировано, что происходило с литовскими евреями с 1941 по 1945 годы. Девушка запоминала все, что видела сама и что ей рассказывали близкие, записывала на клочках бумаги, лоскутах мешковины, заучивала наизусть. А когда все закончилось, еще раз переписала свой дневник. Эти записи на идише составили документальную книгу «Я должна рассказать», которая была переведена на 18 языков. Первое ее издание вышло на литовском языке, затем на идише и, благодаря поддержке Ильи Эренбурга, на русском («Звезда», 1965 г.) – лишь через 20 лет после окончания войны.
Маша Рольникайте прожила долгую и плодотворную жизнь. После освобождения в мае 1945 года вернулась в Вильнюс. Окончила заочно Литературный институт имени Горького. С 1964 года жила и работала в Санкт-Петербурге, продолжая писать и издаваться. Ее не стало 7 апреля 2016 года.
Война войной, а солнце всходит.
Странно, перед войной я никогда не думала, что с человеком может что-то случиться. А сейчас война и все иначе….
Всю улицу уже заполнили машины гитлеровцев, их мотоциклы, зеленая форма и гортанная речь. Как странно и жутко смотреть на этих пришельцев , по-хозяйски шагающих по нашему Вильнюсу…
Да и «фашизм», «война», «оккупация» казались только словами в учебнике истории.
И теперь, наверно, люди других городов и стран, где нет войны и фашизма, тоже не понимают, не представляют себе настоящего смысла этих слов. Поэтому надо записывать в дневник все, что здесь творится. Если останусь жива, сама расскажу, если нет – другие прочтут. Но пусть знают! Обязательно!
Уходя, одна соседка заявляет, что эти знаки надо носить с гордостью. Нашла чем гордиться…… Клеймом.
Я стою на кухне у окна и плачу: страшно подумать, что завтра надо будет умереть. Еще так недавно училась, бегала по коридорам, отвечала уроки, и вдруг – умереть! А я не хочу! Ведь еще так мало жила!
Сегодня 21 июля. Месяц с начала войны и мой день рождения. Мне четырнадцать лет. Поздравляя и желая долгих лет, мама расплакалась. Сколько раз я слышала это обычное пожелание и ни разу не обратила внимания, какое оно значительное….
Во дворе уже стояли соседи, тоже нагруженные узлами и зимними пальто. Кто-то сказал, что пальто не надо брать: до зимы война кончится.
Живые не слишком часто вспоминают об умерших. Неужели этой умершей буду я?
Йом-кипур. Сегодня этот праздник особенно грустен. Старики постятся, молятся, просят божьей милости. Напрасный труд: если бы был Бог, он не потерпел бы таких ужасов.
Геттовские полицейские пытаются навести порядок, но на них не обращают внимания: кто так близко ощущает смерть, не чувствует ударов.
Дети плачут, не хотят идти без матерей, а те сквозь слезы жадно целуют родное личико, ручки и с болью шепчут: «Иди с дядей и тетей, слушайся их. Они тебя спасли ». Кто знает, так ли это?
Рассказывают, что Гитлер в своей новогодней речи по радио заявил, что в канун следующего, то есть 1943-го, нового года еврея уже можно будет увидеть только в музее, в виде чучела.
На днях соседка спросила Рувика, что он ест. А он, даже не моргнув, ответил: «Рукав маминой ночной сорочки».
Когда будущее неизвестно, оно кажется похожим на прошлое.
Не вернулось с работы еще несколько крупных бригад. Гетто похоже на кладбище.
Одежда шевелится, будто живая…… Свисающий рукав. Вчера утром человек, одеваясь, засунул в него руку. А теперь эта рука уже застыла… Детское пальтишко… Сколько лет было ребенку, который его носил?
Проваливается крыша, падают стены. Горит большой костер из людей и бревен.… А Китель со своими приятелями стоит невдалеке на горке и любуется зрелищем…
Мне почему-то кажется, что гетто теперь похоже на старую машину, из которой вывинчены все винты. Пока никто ее не трогает, она еще держится, но если кто-нибудь хоть пальцем тронет – рассыплется.
Раечка не спит. Она уже совсем замучила маму вопросами: погонят ли в Понары? А как – пешком или повезут на машинах? А когда расстреливают – больно? Мама что-то отвечает сквозь слезы.
Вдруг я услышала мамин голос. Она кричит, чтобы я не шла к ней! И солдата просит меня не пускать, потому что я еще молодая и умею хорошо работать… Еще боясь понять правду, я кричу изо всех сил: «Тогда вы идите ко мне! Иди сюда, мама!» Но она мотает головой и странно охрипшим голосом кричит: «Живи, мое дитя! Хоть ты одна живи! Отомсти за детей!» Она нагибается к ним, что-то говорит и тяжело, по одному, поднимает, чтоб я их увидела. Рувик так странно смотрит… Машет ручкой…
«Заключенная 5007» – это я. Фамилий и имен здесь не существует, есть только номер. Я уже привыкла и отзываюсь.
Что я сделала? Что сделала мама, другие люди? Разве можно убивать только за национальность ? Откуда эта дикая ненависть к нам? За что?
Если бы все встали из ям и вернулись в свои дома, могло бы показаться, что фашисты, гетто, Мурер, Китель, акции – все это было только долгим, очень страшным сном. Нет, не сон. Это было. Из Понар уже никто не вернется…
Деревья, дорога, пруд. Они здесь будут и в следующем году, и через десять лет. Природа долговечней человека. Особенно – нас…
За сараем слышны мужские голоса. Красноармейцы?! Неужели они?! Я хочу туда! К ним! Как встать?
Один предлагает помочь нести, другой протягивает мне хлеб, третий отдает свои перчатки. А мне от их доброты так хорошо, что сами собой льются слезы. Бойцы утешают, успокаивают, а один вытаскивает носовой платок и, словно маленькой, утирает слезы.
– Не плачь, сестрица, мы тебя больше в обиду не дадим!
А на шапке блестит красная звездочка. Как давно я ее не видела!
Цитаты из книги Маши Рольникайте «Я должна рассказать»
Подготовила Анастасия Куршева